Когда тринадцать лет назад началась крупная заваруха в Сирии, я поехал туда в командировку.
Как всегда в незнакомых странах, первые дни в Дамаске ушли на то, чтобы осмотреться, наладить какие-то связи и найти переводчика. Переводчик на войне больше, чем просто толмач, он и проводник, и водитель, и служба тыла. Мне с таким повезло, кто-то посоветовал курда по имени Бакр. Мы встретились, Бакр оказался моим ровесником, он окончил Университет дружбы народов в Москве, прекрасно знал русский и вел себя как истинный интеллигент.
Говорил он медленно, распевно растягивая слова. «Ну хорошооо». Или: «Как вы хооотииите». Передвигался тоже не спеша, возможно, потому что недавно перенес операцию на сердце.
Я спросил, сколько Бакр хочет получить за свои услуги? Он удивился: «Да сколько заплатите». Тут пришла очередь удивиться мне. По опыту прошлых командировок в арабские страны я хорошо помнил, как жестко торгуются в таких случаях почти все потенциальные помощники.
К тому же у него были обширные связи, он знал даже кое-кого из генералов, потому что раньше работал экономистом в структуре министерства обороны.
Честно сказать, стало не по себе. Все это напоминало рулетку: повезет — не повезет
Однажды утром я в порядке импровизации предложил переводчику вспомнить его влиятельных армейских знакомых и попытаться выйти на них с тем, чтобы эти люди помогли мне добраться до города Хомса.
В Хомсе тогда шли жестокие бои, попасть в Хомс было важно, чтобы рассмотреть ближайшее будущее Сирии. Но чиновники из министерства информации стояли насмерть: это слишком рискованно, вы никогда не получите разрешения на поездку в Хомс.
Бакр сильно удивился моей просьбе. «У военных своя связь, им нельзя просто позвонить. Надо писать письмо, ждать ответа». Короче, он сказал то, что сказал бы любой другой нормальный человек. Но сказанное полностью противоречило моим правилам. Сколько раз я решался на поступки, которые происходили вопреки всем правилам, и всегда (или почти всегда) оказывался в выигрыше.
— Давай, Бакр, подумаем, как пробить эту стену.
Переводчик опять удивился, но, поскольку был он человеком покладистым, то спорить не стал. Позвонил куда-то. Там не ответили. Ну он и скис. Я ему говорю:
— Рано ты вывесил белый флаг. Поехали к военным так, без звонка. Возьмем их внезапностью.
— Да нас прямо на входе застрелят.
— А давай попробуем.
Мы взяли такси, поехали в главное политическое управление.
Здание главпура находилось по соседству с офисом местной секретной службы (мухабарат), его месяц назад взорвал смертник. Были куча трупов, море крови. Поэтому теперь этот квартал усиленно охраняли.
Мы вышли из машины, поговорили с автоматчиком у ворот. Тот доложил старшему. Старший скрылся на территории. Бакр напрягся: «Вот сейчас нас арестуют. Видишь этого гражданского с калашниковым у тебя за спиной? Он явно из мухабарат». Гражданский, услышав русскую речь, приветливо помахал мне рукой.
Вскоре появился старший и знаком поманил нас на огороженную территорию. В сторожке возле ворот подполковник (видимо, начальник охраны) долго расспрашивал, кто мы и чего хотим. Потом стал звонить наверх. Потом сопроводил нас в пятиэтажное белое здание политуправления.
На втором этаже нас опять подробно расспрашивал человек в гражданской одежде, как выяснилось, руководитель секретариата этого ведомства. Больше всего он удивлялся нашей наглости: как это — просто взять и прийти? Нет, что-то тут не так, читалось в его глазах. Минут через десять мы вошли в обитый деревянными панелями кабинет главного начальника.
Он представился: «Генерал Усама». Симпатичный пожилой человек с живыми умными глазами. Прилично говорил по-русски. Учился у нас в военно-политической академии. Защищал в Москве диссертацию по информационным войнам. Я тоже защищался примерно по этой теме, поэтому мы быстро нашли общий язык.
Правда, вначале генерал тоже выразил необыкновенное удивление: как это мы осмелились сюда явиться? Долго допытывался, кто его рекомендовал, где наши письма и полномочия. Пришлось сказать, что рекомендовали Усаму на самом верху в Москве (обычно такие тупые приемы действуют). И здесь, в министерстве информации, нам тоже якобы его рекомендовали. Генерал стал сразу звонить в министерство информации. На наше счастье, ему ответила девушка по имени Абир, которая отвечала за аккредитованных иностранных корреспондентов и знала меня. После чего генерал слегка успокоился. Только предупредил, что разговор наш неофициальный. А для официального интервью требуется разрешение министра обороны или, бери выше, самого президента.
Потом адъютант принес чай, и мы начали беседовать. Я упрекнул генерала в том, что Сирия так бездарно проигрывает информационную войну, то есть сильно уступает оппонентам по части пропаганды. Он стал оправдываться:
— Нет хороших специалистов, а те массированные психологические атаки, которым нас подвергли извне, были неожиданными. У нас побывали более тысячи иностранных корреспондентов. Вся беда в том, что часто они видят одно, а потом пишут или показывают совсем другое.
Когда совсем разговорились, я приступил к главному:
— Мне бы хотелось собственными глазами увидеть то, что происходит в Хомсе. Поможете?
Генерал словно ожидал эту просьбу, он снова взял трубку телефона и позвонил Абир в министерство информации. Потом говорит:
— Обещаю, что уже на следующей неделе вы там будете.
Поговорив, мы тепло распрощались с генералом. На прощание он подарил каждому сувенир и диски с фильмами о ситуации в Сирии. Записал наши телефоны, обещал звонить.
Но с поездкой в Хомс это не помогло. Пришлось действовать самостоятельно. Изучив все варианты, я понял, что есть только один путь: утром явиться на автовокзал, там купить билеты, сесть в рейсовый автобус и ехать на север, как это делают местные. Уговорил еще двух коллег из московской газеты, поехали втроем. Сначала все шло хорошо, часа через три мы благополучно добрались до искомой горячей точки. Но там случился облом: водитель автобуса то ли перепутал, то ли специально высадил нас не в том районе, где должен был поджидать заранее оповещенный по телефону сириец-проводник, а совсем в другом месте — аккурат в самом горячем. Там все громыхало, стелился дым, стрекотали пулеметы. Мы отошли чуть от дороги, спрятались в хилых кустиках, кругом ни души, только пикапы с пулеметами в кузовах проносятся мимо. А кто в этих машинах — поди разбери.
Честно сказать, стало не по себе. Все это напоминало рулетку: повезет — не повезет. Я уж не знаю, что думали тогда про меня мои попутчики, какими словами крыли. Скорее всего, не очень приличными. Но виду не подавали, хорохорились. Да и что еще оставалось.
Наверное, с час мы так промаялись. И тут вдруг тормозит возле нас легковушка, вся простреленная, дыры от пуль и в дверях, и в стекле. Выскакивает оттуда человек в гражданском, но с оружием:
— Вы кто такие?
— Русские журналисты, — отвечаем, хорошо понимая, что рулетка продолжает крутиться. Ведь если этот тип из оппозиции, то пристрелит на месте. Ну или в плен заберет.
Видим, что у него глаза на лоб полезли.
— Русские? А как вы здесь очутились?
Оказался из государственной службы безопасности. Споро загрузил нас в машину и с некоторыми мелкими приключениями доставил в свою контору. Она была в центре города, прямо рядом с главными сражениями. Что и требовалось.
Пока с нас там снимали допрос, проверяли документы, куда-то звонили, мы хоть что-то смогли узнать про ситуацию в Хомсе. То есть все же не зря рисковали.
Кончилось все это тем, что к вечеру нас депортировали под конвоем в Дамаск.
А с Бакром наша дружба продолжается по сию пору. Он теперь живет на Урале, под Екатеринбургом. И очень тоскует по своей родине. Там, увы, и сейчас неспокойно. Его дом сожгли. Перспективы туманные.
Сирия