Журналисты наш сайт заинтересовались условиями содержания сидельцев «колонок» (так в определённой среде называют колонии-поселения, учреждения минимальной безопасности) и проблемой досрочного освобождения тех, кто встал на путь исправления. Раз некоторые из них готовы бесплатно батрачить на людей в погонах и дают взятки в обмен на смягчение наказания, значит, они загнаны в угол. За комментариями мы обратились к бывалым сидельцам.
Немного контекста. наш сайт уже писала, как в 2023 году замспецпрокурора города Конаева эксплуатировал осуждённых зареченской колонии-поселения № 49. Сначала они отремонтировали три служебных кабинета, потом новую закусочную, принадлежавшую его друзьям. Только одному заключённому заплатили за работу. Второй рассчитывал на условно-досрочное освобождение. Но его обманули, оставив отбывать остаток срока в «колонке».
В итоге бывшего замспецпрокурора судили вместе с подельниками, экс-руководителями исправительного учреждения. Им дали по четыре и пять лет лишения свободы за злоупотребление должностными полномочиями. По иронии судьбы, отбывать наказание они будут в колонии-поселении. Не факт, что в зареченской. Скорее всего, в другом месте.
Но вот в чём сарказм. Пока мы готовили эту статью, пришла новость о задержании бывшего начальника алматинской колонии-поселения № 13. Его подозревают в получении взятки. Детали КУИС не раскрывает. Наши журналисты заинтересовались условиями содержания сидельцев «колонок» и проблемой досрочного освобождения тех из них, кто встал на путь исправления. За комментариями мы обратились к бывалым сидельцам.
Шаг вправо, шаг влево — дисциплинарное взыскание!
Первым нашим героем стал осуждённый Бакытжан Кутжанов из Учреждения № 9 ДУИС по Актюбинской области. Он оказался единственным сидельцем этой колонии-поселения, кто открыто согласился освещать в СМИ актуальные проблемы товарищей по несчастью.
Бакытжан, расскажите о себе. Кем вы работали до задержания, за что вас судили, где вы сидели в первые годы?
— До своего ареста в 2021 году я занимался строительным бизнесом в Уральске. На свою голову одолжил как-то одному знакомому 11 млн тенге, а тот стал под разными предлогами тянуть с возвратом долга. Мне надоело ждать, поэтому я с двумя приятелями вернул свои деньги. Суд расценил наши действия как разбой и грабёж и дал нам по восемь и девять лет лишения свободы. Меня с одним приятелем отправили в 2022 году в колонию для бывших правоохранителей, а третьего — в обычный бытовой лагерь.
Почему вас двоих отправили в лагерь для бээсников (бывших сотрудников правоохранительных органов — прим. авт.)?
— Когда-то я служил оперативником в районном подразделении ДКНБ по Западно-Казахстанской области. В 2008 году уволился по состоянию здоровья в звании старшего лейтенанта нацбезопасности. Мой приятель работал в местном таможенном департаменте. А по закону осуждённых, ранее служивших в силовых структурах, отправляют в лагерь для бээсников. Так мы и оказались в Семее, в Учреждении № 19. Мы пробыли там два года, а в июле 2024 года меня перевели сначала в костанайскую колонию-поселение, а оттуда в актюбинскую, по месту жительства.
Вы с первой попытки добились в суде города Семея смягчения наказания?
— Нет, что вы. Суд первой инстанции отказал мне. Пришлось обжаловать его постановление в апелляционной инстанции суда области Абай.
Вы читали нашу статью про ремонтную и кулинарную эксплуатацию осуждённых зареченской «колонки» № 49? Сталкивались ли вы с подобным, когда сидели в Костанае и Актобе?
— Нет, я лично не сталкивался и не слышал от знакомых ребят ничего подобного. Думаю, что такого рода инциденты происходят только на юге нашей страны.
Принято считать, что отбывать наказание в колонии-поселении намного проще, чем в той же колонии общего режима. Вы спокойно покидаете утром пределы учреждения, свободно перемещаетесь по городу целый день и только вечером возвращаетесь в зону. Кайф, согласитесь?
— Не соглашусь. Это самый устоявшийся миф о жизни в колонии-поселении, что здесь, мол, всё так просто, легко и свободно, поэтому осуждённые из колоний общего и строгого режима мечтают попасть сюда. На самом деле до идиллии здесь далеко. Мы отнюдь не предоставлены сами себе, как думают многие обыватели. Нас постоянно контролируют сотрудники администрации. Они два раза в день приходят на предприятия, где мы работаем, чтобы проверить, находимся мы на рабочем месте или нет. Если они кого-то не застают в этот момент, то засчитывают это как нарушение условий отбывания наказания. Их не волнует, что человек задержался на обеде или где-то там на складе. Они суммируют нарушения и в результате в личном деле сидельца появляется запись о дисциплинарном взыскании. Портится характеристика, что оттягивает срок досрочного освобождения. Так что поверьте мне: отбывать остаток срока в колонии-поселении хуже горькой редьки!
Хотите сказать, что к сидельцам «колонок» придираются по каждому поводу?
— Да именно так. Возьмём, к примеру, нашу девятую колонию-поселение. В актюбинском регионе находится много промышленных предприятий, работа на которых предполагает активный физический труд или сменный график работы. Если осуждённый по состоянию здоровья не справляется с нагрузкой и увольняется, то администрация колонии-поселении засчитывает это как нарушение режима содержания. Хотя на самом деле это она нарушает трудовые и конституционные права сидельца, так как руководствуется Уголовно-исполнительным кодексом. Он не действует в таком случае, только Кодекс о труде, который регулирует взаимоотношения между работодателем и работником. Смотрите, что получается: в колонии у тебя нарушение, из-за которого суд не выпускает по УДО. На новую работу здесь трудно устроиться с судимостью, поэтому возникают финансовые проблемы, которые ведут к скандалам в семье. В итоге осуждённый не выдерживает и даже порой сбегает, за что получает дополнительный срок. Так что лучше сидеть в лагере общего режима, чем в «колонке»!
Колонии-поселения отличаются друг от друга бытовыми условиями?
— Да, отличаются. Например, в костанайской колонии-поселении есть своя баня, парикмахерская и комната для длительных свиданий, а у нас, в актюбинской колонии, этих благ цивилизации нет. Жёны приезжают к нам только на краткосрочные свидания, потому как нам негде уединиться. При этом администрация не разрешает домашнего проживания, хотя наша колония находится в самом городе. По закону, если у жены или родственников осуждённого есть недвижимость в черте города, то осуждённый может жить там.
Значит, остаток срока лучше отбывать в костанайской колонии-поселении, чем в актюбинской?
— Трудно однозначно ответить. Бытовые условия в костанайской «колонке» лучше, чем в актюбинской, да и суды там гуманнее в плане смягчения наказания. Но есть и минусы: в костанайской колонии осуждённых не выпускают в город и не дают им трудовой отпуск, хотя он и положен по закону. В актюбинской колонии отпуск дают только тем осуждённым, у которых хорошие отношения с администрацией. Если же сиделец не понравился кому-то из руководства, то всё, никакого 10-дневного отпуска не жди.
Вы трудоустроены в колонии? Как вы содержите свою семью?
— В самой колонии работы нет, поэтому я тружусь разнорабочим на местном предприятии. Получаю минимальную зарплату в 85 тыс. тенге в месяц, жена зарабатывает 120 тыс. тенге, так и живём. Своей квартиры у нас нет, поэтому с момента моего задержания и до сегодняшнего дня жена с четырьмя детьми живёт у своих родителей.
Вам повезло с супругой, потому что далеко не все жёны осуждённых выдерживают долгую разлуку и свалившиеся на их плечи обязанности по содержанию семьи. Многие подают на развод ещё в первые годы отбывания наказания мужей.
— Это точно! Мне очень повезло с супругой, я её люблю, ценю и уважаю за терпение, выдержку и верность. Она к тому же ещё и взяла кредит, чтобы быстрее и в полном объёме погасить гражданский иск потерпевшей стороны. В принципе, так поступают многие жёны осуждённых в надежде на их досрочное освобождение. Хорошо, если судья даст добро, а если нет, то будет пипец! Женщины начинают нервничать, поскольку им приходится в одиночку воспитывать и содержать детей, тратиться на сборы передачек и поездки на свидания к мужу и погашать кредит. Многие не выдерживают и подают на развод, что плохо сказывается на психоэмоциональном состоянии их супругов. Были прецеденты, когда осуждённые, узнав о предательстве жён, пытались наложить на себя руки.
В таких семейных драмах вина, на мой взгляд, полностью лежит на мужьях. Они же загнали себя в тюрьму и усложнили жизнь родным! Или вы будете утверждать, как 90 % сидельцев, что не совершали преступления и вас подставили?
— Я признаю свою вину в полном объёме и искренне раскаиваюсь в содеянном. Сам виноват, что вычеркнул восемь лет из своей жизни и не воспитывал детей.
Живём, как в США, где в каждом штате свой закон
Бакытжан, бээсники два раза писали петиции на имя президента Токаева. Они жаловались, что судьи города Семея под надуманными предлогами не смягчают им наказание, а прокуроры бездействуют. Вы подписывались под первым открытым обращением в 2024 году?
— Нет, не подписывался. Но когда я оказался в Актобе и увидел, что и здесь такое же беззаконие творится, то стал одним из авторов аналогичного открытого обращения. Правда, нас набралось только пятеро смельчаков, в отличие от 200 семских ребят. В декабре 2024 года мы отправили свою жалобу руководству Верховного суда, Генеральной прокуратуры и парламента. В ответ получили отписки.
На кого конкретно вы жаловались?
— Мы жаловались на произвол актюбинских судей при рассмотрении ходатайств об УДО и ЗМН. Понимаете, они вообще никого не пропускают, хотя наши ребята выполнили все требования закона. Важно отметить, что мы, сидельцы «колонок», не представляем угрозы для общества, в отличие от тех же осуждённых колоний строгого режима. В будни мы спокойно, без сопровождения конвоиров, выходим за пределы учреждения и ездим в общественном транспорте, ходим по улицам, работаем на различных предприятиях, обедаем в точках общепита. Только к 19.00 возвращаемся в колонию и ночуем там. Я не могу понять одного: раз де-факто мы уже практически находимся на воле, то почему де-юре нас полностью не освобождают от отбывания наказания в «колонке»? Государство сэкономило бы сотни миллионов тенге на нашем содержании, отпусти нас на волю.
Кстати, об этом также говорили в своём обращении летом 2024 года ваши коллеги из таразской колонии-поселении № 26. У вас есть цифры, сколько денег выделяется сегодня из бюджета на содержание осуждённых и сколько можно было бы сэкономить, освободив их?
— У меня есть данные за 2024 год. Тогда на одного осуждённого в месяц из республиканского бюджета выделялось более 150 тыс. тенге. Получается, в год это более 1 млн 800 тыс. тенге. В нашей колонии сейчас отбывает наказание чуть больше 100 человек. Если бы суды освободили хотя бы половину, то экономия составила бы 90 млн тенге. Это только по одному учреждению, а если говорить в масштабах страны, то и до миллиарда тенге можно было бы сэкономить!
Что вы просили у председателя Верховного суда, генпрокурора и спикера парламента в своём декабрьском обращении?
— Мы просили убрать из всех нормативно-правовых документов формулировки «внутреннее убеждение судьи», «на усмотрение судьи» и «право судьи». Считаем эти расплывчатые формулировки предпосылками к коррупции в судейском корпусе. Правда, у нас никто ничего не просит и не вымогает, но тем не менее. Знаю, что в других регионах просят дать на лапу.
А почему в одних регионах требуют позолотить ручку, а в других нет? С чем это связано?
— Понимаете, в каждом регионе судьи по-разному относятся к УДО и ЗМН. В Костанае, например, суды спокойно выпускают исправившихся осуждённых на волю. А вот в Семее и Актобе судьи реже удовлетворяют ходатайства о смягчении наказания. Получается, как в США, где в каждом штате есть свои законы, помимо главного федерального. Но Казахстан – не США, у нас действует единый закон. Это просто отдельные судьи в регионах по-своему толкуют его нормы и положения, прикрываясь статусом независимого суда.
Судя по петициям, самой распространённой причиной отказа судами ходатайства осуждённых о смягчении наказания является нестабильность в получении поощрений. Как вы считаете, сидельцы обязаны каждый год получать поощрения за успехи в труде, спорте и культмассовых мероприятиях?
— Да, я считаю, что поощрение — это обязанность каждого осуждённого, которая подтверждает его исправление. Но если это его обязанность, то зачем её внесли в критерии оценки судами? Нужно по умолчанию автоматически засчитывать поощрения в плюс сидельцу.
Реально ли, отбывая длительный срок наказания, не получать дисциплинарные взыскания за нарушение режима содержания? Судьи часто отказывают в УДО и ЗМН осуждённым, вменяя им то, что они не стабильно получают поощрения или имеют непогашенные взыскания.
— Многие осуждённые, когда заезжают в лагерь, получают взыскания за нарушение режима содержания из-за того, что не могут войти в колею. Они с трудом адаптируются к новым строгим порядкам, поэтому нарушают правила внутреннего распорядка — кто со зла, а кто по незнанию. Правда, такие взыскания автоматически погашаются через полгода, однако судьи постоянно напоминают о них, спрашивается: зачем? Те же прокуроры и судьи получают выговоры по работе, и они через полгода автоматически погашаются. Но им же не напоминают о выговорах потом, когда они продолжают заниматься своей работой и делать карьеру?!
Почему вы выступаете за исключение из нормативно-правовых актов определений «внутреннее убеждение судьи» и «на усмотрение судьи»? Вы же сами были оперативником и часто полагались на свою интуицию и совесть, когда задерживали подозреваемых бандитов. Так почему же судьи не могут полагаться на своё шестое чувство и жизненный опыт при вынесении решений об УДО и ЗМН?
— Поясню свою позицию на простом примере. Часто судья при решении вопроса об УДО смотрит на статью, по которой сидит осуждённый, и на то, назначено ли ему дополнительное наказание в виде принудительного лечения от наркомании и алкоголизма. Если такое наказание назначено, то сидельцу всегда отказывают в досрочном освобождении или переводе в колонию-поселение. Ведь в зонах такое специфическое лечение не предусмотрено, и осуждённых не вывозят в наркологические клиники. Суды прекрасно знают это, поэтому не пропускают таких сидельцев. Они считают, что после освобождения те возьмутся за старое. Но отсутствие в пенитенциарных учреждениях условий для прохождения лечения от алкоголизма или наркомании — это же не проблема осуждённых, а Минздрава, которому в 2023 году передали функции по медобеспечению исправительных колоний. К тому же, судьи не провидцы и не пророки, чтобы знать наверняка, чем будет заниматься сиделец после освобождения.
Когда вы планируете подавать в суд ходатайство о досрочном освобождении?
— Да вот на днях. Надеюсь на одобрение суда.
Скрытая подоплёка
Наш первый собеседник не стал рассказывать о своей жизни в семейской колонии и проблемах бээсников. Поэтому мы задали пару острых вопросов Кенесу, его бывшему солагернику, чтобы убить сразу двух зайцев. Если быть точнее, окончательно закрыть тему УДО и ЗМН в целом, и специфику отбывания наказания бывших правоохранителей в частности.
Кенес, как относятся к осуждённым экс-комитетчикам другие бээсники?
— С опаской, настороженно, ведь бывших комитетчиков не бывает.
В Семейской колонии сейчас отбывает наказание несколько экс-высокопоставленных офицеров КНБ, осуждённых по тяжким преступлениям. На ваш взгляд, какие у них сложились отношения с бывшими коллегами рангом пониже их или с другими силовиками?
— Трудно судить со стороны, потому что эти персоны стараются держаться обособленно. Вспомните скандальный выпуск канала БАСЕ, в котором говорилось, что бывшие генералы КНБ живут в отдельных помещениях, специально построенных для них на территории промышленной зоны колонии. Они не содержатся в общих бараках с другими осуждёнными и общаются только с теми, кому доверяют.
Вы поддерживаете связь с солагерниками, потому в курсе всех событий в лагере. Правда, что одному экс-генералу смягчили недавно наказание?
— Да, ему заменили реальный срок на ограничение свободы. Если вас интересуют детали, то делайте запрос в суд или КУИС.
Кенес, поясните, почему за смягчение наказания у бээсников просят разные суммы взяток? В своих петициях они жаловались президенту Токаеву на коррупцию в местных судах, но не указывали конкретных цифр. Только в доверительной беседе с нами освободившиеся зэки называли негласные расценки, которые варьировались от 1,5 млн до 10 млн тенге. Непонятно, с чем связан этот размах.
— Минимальный негласный тариф за УДО составлял раньше 1 млн 200 тыс. тенге. Он достигал потолка в 10 млн тенге в тех случаях, когда был заявлен иск потерпевшей стороны на крупную сумму. Так в кулуарных беседах за кружкой чифиря говорили бывалые люди. Насколько это правда, я не в курсе. Сам-то я ничего не платил, поскольку полностью отсидел свой срок за сбыт наркотиков. Если разобраться, то с бээсников всегда просили больше денег за освобождение, потому как считается, что они, мол, богатые. Многие из них сидят либо по коррупционным статьям, либо за сбыт наркотиков и психотропных препаратов. Вот некоторые мнительные граждане и думают, что у них припрятаны деньги в различных кубышках. А то, что это в большинстве случае неправда, граждане не думают.
Кто же выступает посредником при передаче денег нужным людям?
— В нашем лагере у одного сотрудника администрации жена работала судьёй, поэтому вопросы старались решать через него. Не знаю, насколько успешно, потому что ни один осуждённый не признается открыто, что предлагал кому-то деньги за своё освобождение. А ещё в лагере сидят несколько бывших прокурорских работников и судей. К ним тоже могли обращаться в расчёте, что те могли воспользоваться старыми связями в решении таких щепетильных вопросов.
Кенес, вы подписывались под петициями в 2024 и 2025 годах?
— Нет. В первый раз я не подписывался, поскольку решил выждать и посмотреть, чем всё закончится. А к тому моменту, когда ребята писали вторую петицию, я уже освободился. От себя лично и от других ребят хочу выразить благодарность вашей редакции за информационную поддержку в освещении проблемы УДО и ЗМН и её решении. Знаю точно, что после выхода ваших критических публикаций и вмешательства Администрации президента ситуация стабилизировалась. Суды Семея чаще стали удовлетворять ходатайства бээсников о смягчении наказания по сравнению с тем же 2023 годом.
К работе спецпрокуроров, надзирающих за колониями, претензий больше нет?
— У меня их лично не было. Вы просто не знаете главной подоплёки, которая скрывалась за жалобами бээсников. На самом деле спецпрокуроры Семея работают по закону и борются с беспределом. Они вывезли в 2024 году из лагеря тех авторитетных сидельцев и их подельников, кого подозревали в вымогательстве денег у других осуждённых. После этого они стали зажимать оставшихся в лагере сочувствующих, вот те и принялись настраивать других против них. Эти открытые письма на имя Токаева, на мой взгляд, месть блатных бээсников сотрудникам надзорного органа города Семея и области Абай! Они хотели, чтобы после ваших публикаций из генпрокуратуры в Семей приехали проверяющие и устроили разнос местным спецпрокам! Полагаю, что критика о бездействии надзорников Семея имеет под собой минимальное основание. Может, кто-то из них не вносил протесты на незаконные постановления судей, но таких было меньшинство.
Интересная информация, но всё же. Под последней январской петицией подписались, насколько мне известно, несколько бывших прокурорских работников. Они наравне с другими бээсниками обвиняли действующих коллег в преступном бездействии. Что вы думаете об этом?
— Наверное, сработал стадный инстинкт — все подписались, и я подпишусь. На самом деле местные спецпрокуроры работают честно и справедливо. Они вносят протесты на необоснованные отказные решения судов. Другой вопрос, что суд апелляционной инстанции оставляет иногда решение суда первой инстанции в силе. Повторяю: проблема УДО и ЗМН в Семее постепенно разрешается. Стороны пришли к консенсусу, и сейчас большинство осуждённых или досрочно выпускают на свободу или переводят отбывать остаток срока в колонии-поселении по месту жительства.