Одна из пленарных сессий международной научно-практической конференции памяти В.Н. Пластуна «Анализируй Центральную Азию: специфика общественного и экономического развития» была посвящена Афганистану.
Проблематику обозначили следующим образом: «Афганистан между изоляцией и связанностью: старые/новые модели региональной интеграции и дезинтеграции». Известный востоковед, ведущий научный сотрудник Института международных исследований МГИМО доктор исторических наук Александр Князев поделился своим видением ситуации и ответил на вопросы «ВЭС 24»
Талибы и Афганистан
Традиционно для Центрально-Азиатского региона самым главным направлением угроз и рисков десятилетиями считался Афганистан. И статус источника угроз за этой страной сохранялся долгое время. Сейчас мы, на мой взгляд, находимся на очень существенном переломе: этот статус просто кардинально меняется. То есть из источника угроз страна превращается в окно возможностей.
Это направление в деятельности своей в афганском вопросе уже отметили многие страны. Поскольку понятно, что развитие Афганистана, социально-экономическое развитие прежде всего, как раз становится одной из гарантий безопасности в будущем. Потому что в случае дальнейшего обрушения социально-экономической ситуации мы возвращаемся к прежнему его статусу. Изолироваться, как мы это делали в 90-е годы, — это значит способствовать еще большей радикализации всего там происходящего.
Поэтому нужно просто работать. В принципе, в Центральной Азии большинство стран занимают похожие позиции. Есть определенные исключения, но я думаю, что в перспективе все-таки и там будут вынуждены смягчать, скажем так, свой тон в отношении действующего правительства Афганистана и будут вынуждены работать. Тем более что, скажем, после прихода «Талибана» к власти за прошедшие четыре с небольшим года экспорт электроэнергии из Таджикистана в Афганистан вырос во много раз, если не кратно.
Можно по-разному относиться к талибам, они нам могут нравиться или не нравиться, но это то правительство, которое принимается населением, это другая цивилизация, в конце концов. Это лишнее подтверждение того, что мир не может быть одинаковым. Мир может быть только разным. После всех экспериментов, которые проводились в отношении Афганистана в 80-е годы, когда мы помогали им строить социализм, когда в нулевые — десятые американцы помогали строить демократию, — из этого ничего не вышло. И происходящее сегодня — это некий реванш за вот эти эксперименты.
Страна в таком состоянии, что без внешней помощи не обойтись. Там страшная бедность. Я это сам видел, знаю. Поэтому для них сейчас важно предотвращение гуманитарной катастрофы, это вот такая важная цель. А если не будет социально-экономической стабильности, то рушится вся остальная стабильность. Протесты начнутся… Поэтому у них есть большая задача.
В Москве прошли очередные консультации по афганскому вопросу. И, судя по всему, очень позитивно. Мы единственные пока в мире провели процедуру политического признания правительства. Теперь к нам приезжает уже вполне полноценная афганская делегация. То есть это нормальные рабочие международные отношения. У меня, по крайней мере, есть удовлетворенность темпами какого-то взаимодействия — уже более такого продуктивного, что ли, в экономике в первую очередь. Возможно, в гуманитарной сфере нужно было бы что-то делать, в образовательной, например.
Сценарии для Афганистана
Постепенно — я имею в виду годами, конечно, не за один день — какая-то радикальность в поведении главной политической силы страны снижается. Это хороший сценарий, а плохой сценарий —эскалация гражданской войны вновь. И тогда мы снова получим источник угроз, а не окно возможностей. В прошлом году, летом, сначала Джон Болтон делал заявление о необходимости помогать оппозиции, потом республиканцы вносили законопроект в конгресс на эту же тему. Сейчас, по-моему, еще какой-то законопроект такого рода лежит. Вот это беспокоящие вещи. То, что Трамп захотел вернуться на Баграм, — это, на самом деле, скорее медийное явление. Но в случае, если в США возникнет интерес к какой-то дестабилизации в Афганистане (британцы тоже могут), то это очень недорого сделать.
Война в Афганистане не такая высокотехнологичная, как, скажем, на Украине. Хотя сейчас будет меняться тоже, наверное, характер, если что-то случится. Но тем не менее это не очень большие затраты, и желающие могут найтись… Это, конечно, плохой сценарий.
Кто гарантирует безопасность?
Что касается вообще безопасности, давно известно, что системы безопасности какой-то одной в регионе нет — она многоуровневая. Есть страны, являющиеся вместе с Россией членами ОДКБ, есть страны, которые не являются членами ОДКБ: Узбекистан и Туркменистан. С Узбекистаном у нас союзнические отношения с 2006 года. С Туркменистаном у нас есть договор, который был ратифицирован в 2018 году. И жизнь, в принципе, подтвердила уже эффективность такой работы.
Пока за все время независимого существования стран региона в тех случаях, когда необходимо было применять силовые методы противодействия, кто-то справлялся самостоятельно. А во всех остальных случаях внешняя сила помогала стабилизировать ситуацию и покончить с конфликтом. Это была либо Россия, либо Организация Договора о коллективной безопасности.
Других вариантов нет! Ни Турция, ни западные страны, ни Китай, никто этого сделать, в принципе, не способен. И я, например, не вижу перспектив того, что они каким-то образом в сфере безопасности станут нам какими-то, не знаю, уместно ли употребить это слово, конкурентами.
Внутренние вызовы как угроза безопасности
Есть очень интересный вопрос — соотношение внешних и внутренних вызовов. Я сейчас склоняюсь к тому, что все-таки значимость и вероятность вызовов внутреннего характера начинает превалировать над внешними вызовами.
То есть странам Центральной Азии, в принципе, неоткуда ждать прямых военных угроз. Но существуют проблемы внутренней стабильности. Яркие примеры — январские события 2022 года в Казахстане или же события в Каракалпакстане, сюда же можно отнести почти завершенный процесс на кыргызско-таджикской границе и еще ряд событий. Все это имеет внутренние причины. Сколько бы ни искали в Алматы во время январских событий внешний след, он, если и присутствует, то очень косвенно, на самом деле это абсолютно внутреннее событие. Даже для того, чтобы ввести миротворческие силы ОДКБ, приходилось придумывать про 40 тысяч боевиков, поскольку устав ОДКБ не предусматривал тогда участия в событиях внутреннего характера. Сейчас на всех казахстанских сайтах, по-моему, уже эту фразу президента Токаева убрали, которая в тот момент, так сказать, тональность и создавала. А Узбекистан сам справился со своей ситуацией.
Мне кажется, что с точки зрения обеспечения региональной безопасности ничего, наверное, нового придумывать не нужно. Единственное — нужно исправлять некоторые несовершенства, особенно в том, что касается правовой базы. У ОДКБ есть очень серьезная уязвимость: это отсутствие механизмов самого решения. И нет расписанных механизмов, например, согласования внешних политик. Для военного союза такое согласование необходимо. Без этого военный союз остается в какой-то степени не совсем полноценным. Этот вопрос неоднократно в ОДКБ рассматривался, но пока многовекторная внешняя политика стран Центральной Азии этому препятствует.
О перспективах развития ситуации
Я думаю, что все эти турбулентные процессы сейчас, наверное, могут быть нанизаны вокруг одного международного события, исход которого решит и все остальное. Вот есть такая избитая довольно фраза о том, что Восток уважает силу.
Я полагаю, что суть не только в специальной военной операции, хотя, конечно же, во всех пяти столицах региона, да и не только в этих пяти столицах, ждут, чем завершится СВО на Украине. Я думаю, что здесь немножко шире: не просто специальные военные операции завершаются, а должны появиться какие-то контуры новой архитектуры международных отношений.
Сюда можно и необходимую реформу Организации Объединенных Наций отнести, и еще ряд вопросов. И вот тогда все эти турбулентности, они, наверное, на какое-то время снизятся хотя бы.