Скитаясь по миру — а этим скитаниям вот уже почти шестьдесят лет, — я встречал выходцев из России в самых неожиданных местах. Еще при советской власти попал на Гавайи, оказался как раз в той самой гавани Перл-Харбор, где японцы разгромили американский флот. И кто же там был моим экскурсоводом? Земляк. Фамилию его я забыл, но хорошо помню, что он все время с волнением в голосе расспрашивал меня о перестройке, очень надеясь, что она поможет ему навестить родину.
И в самом далеком углу мировой цивилизации — на островах Французской Полинезии, куда добираться самолетами больше суток, сразу встретилась русская женщина, бывшая москвичка. С любовью рассказывала о жизни на Таити, а прощаясь, смахнула слезу: вот бы увидеть когда-нибудь русский снег.
Еще о двух других встречах расскажу подробнее.
Сеньор Волков из Венесуэлы
Каракас это вам не Лондон или Прага. Здесь русскую речь если и услышишь, то разве только в нашем посольстве или представительстве «Роснефти». Туристы предпочитают объезжать венесуэльскую столицу стороной: уровень криминала зашкаливает, да и особых достопримечательностей там нет. Я же оказался в Каракасе двенадцать лет назад по случаю похорон Уго Чавеса. И один из свободных вечеров провел в гостях у 93-летнего Георгия Григорьевича Волкова и его супруги Екатерины Иосифовны.
Дом у них был типичный для представителей не очень богатого среднего класса, в два этажа и за высоким забором — так здесь все ограждают свою жизнь от местных бандитов. Внутри легкий, чисто русский беспорядок, на стенах картины с российскими пейзажами, в крохотном палисаднике не по-нашему надрывно квакали лягушки.
Екатерина Иосифовна угощала меня местным ромом с колой, огурцами собственной засолки и вкусными пирогами.
На двоих им было почти двести лет, но выглядели Волковы вопреки возрасту очень молодо — гостеприимные, с чувством юмора, великолепной памятью, живой речью.
Отец Георгия был белым офицером, поручиком, отступал вместе с врангелевскими войсками до Севастополя, оттуда последним пароходом и отбыл, чтобы больше уже никогда не увидеть родины. В Югославии стал священником, а сына отдал учиться в кадетский корпус. Вторая мировая война опять всех разбросала: отец и старший брат сгинули, а Георгий и младший Павел оказались сначала в Австрии, потом в Германии, в американской зоне оккупации. Там он познакомился с Катей — дочерью венгерского парикмахера Иосифа, которая вскоре стала его женой.
Встал вопрос, где и как жить дальше?
— В Канаду приглашали исключительно молодых и сильных парней, чтобы затем делать из них лесорубов, — рассказывал сеньор Джордж. — А девушек вербовали в гувернантки. Бельгии требовались шахтеры. Штаты просеивали желающих туда уехать, отбирали евреев и ученых. И вот как-то у нас в Мюнхене объявился консул из Венесуэлы, он пообещал, что его страна примет всех, кто захочет. И в 48-м году мы поехали — нас, русских, было около трех тысяч человек.
Меня, как имевшего диплом стоматолога, тут же отправили в самую венесуэльскую глушь, в сельву, на границу с Колумбией. Дали нам с Катей на двоих «подъемные» в размере десяти долларов, посадили в самолет, и… прощай, цивилизация. Вместо машин воловьи повозки, вместо крыш пальмовые листья, по-испански мы не знали ни слова, никакого зубоврачебного оборудования там не было, так и жили. Там у нас родилась дочь Ольга…
Примерно так же стартовали в Латинской Америке и остальные эмигранты. Но ведь факт: почти все, за редчайшим исключением, поднялись, стали университетскими профессорами, бизнесменами, чиновниками, а один даже генералом военно-воздушных сил.
Волков же так и остался верен первой профессии, проработал стоматологом сорок пять лет, а теперь передал свой кабинет внуку Саше.
— Сколько из тех трех тысяч русских, приехавших сюда после войны, осталось сейчас?
— Совсем немного. Человек пять. Вот и все.
— А с Россией связь поддерживаете?
— Как же, как же, — в один голос заговорили Волковы. — В наш дом все приходят, вот посмотрите фотографии: на этом диване, где вы сейчас, сидела Галина Сергеевна Уланова. А вот Лариса Латынина, великая гимнастка. «Солнечный клоун» Олег Попов. Вот мы с великой княжной Верой Константиновной.
…Уже когда я вернулся в Москву, сеньор Волков позвонил. Посетовал, что мало у них посидели. А в конце наказал: «Берегите Россию».
Пан Петров из Чехии
Когда я работал корреспондентом «РГ» в Праге, то как-то получил приглашение: «12 апреля в зале российского посольства состоится авторский вечер композитора Вадима Петрова».
В принципе, в этом не было ничего необычного. Знаменитых Петровых в музыкальном мире много, а в Чехии же находится известная фирма, которая производит лучшие в мире рояли «Петрофф». Однако случай с Вадимом Петровым особенный. Этот русский человек, родившийся в Праге в 1932 году, стал одним из самых известных композиторов сначала Чехословакии, а теперь Чехии. Написал почти полторы тысячи музыкальных произведений. Его вальсы завораживают, его саундтреки знакомы каждому чеху, его авторские концерты собирали полные залы в самых престижных дворцах столицы. Именем композитора Петрова названа детская музыкальная школа в Праге.
Вадим Вадимович вел свою родословную от старинного дворянского рода Репниных-Репнинских. Порода и в нем чувствовалась: осанка, голос, манера говорить — все это сразу выдавало человека «с происхождением». Когда мы познакомились, ему было восемьдесят шесть лет, но Петров категорически отказывался соответствовать возрасту. Много работал. Посещал концерты. Читал. Целовал дамам ручки. И передвигался за рулем собственного автомобиля.
Когда слушаешь эту музыку, то сразу понимаешь: ее мог написать только русский человек
Его родители, опасаясь большевистских репрессий, сразу после революции покинули Россию, их второй родиной стала Чехословакия. Я поинтересовался у композитора, как они пережили годы Второй мировой войны и последующий период, когда после освобождения Чехословакии от немцев начались жесткие проверки русских эмигрантов. Многих, как я слышал, отправили по этапу в ГУЛАГ.
— За нас заступились чешские коммунисты. Отец был врачом-криминалистом и многих чехов спас от арестов в годы протектората. В Белом движении он не участвовал, что тоже, видимо, зачлось. К нам приходил смершевец, они выпили с папой по два стакана водки и разошлись мирно.
Ступив на творческую стезю, Вадим Петров довольно быстро добился признания. Он основал Народную консерваторию и стал ее первым директором, его произведения звучали по радио. Однако наступил 1968 год, в Чехословакию вошли советские танки. К нему, как и ко всем другим руководителям, занимавшим «номенклатурные должности», пришли местные чекисты: вы «за» или «против»? Так композитор в одночасье оказался на улице. Теперь он говорит:
— Я тогда не особенно расстроился, зато совесть была чиста. Жену, кстати, тоже поперли с работы. Мою музыку запретили исполнять по радио и на телевидении, никаких контрактов не было. Если бы не помощь друзей…
— Эта история повторилась спустя двадцать один год, — вступает в наш разговор дочь композитора Татьяна. — Когда случилась «бархатная революция» и социализм перестал существовать, папа опять подал заявку на то, чтобы занять пост директора консерватории. И опять ему отказали: теперь причиной стало его русское происхождение. По всем формальным признакам он шел вне конкуренции, но на заседании комиссии ее председатель сказал: «Ага, Петров… человек с такой фамилией наверняка состоит в КГБ».
— Странно, вы родились в Праге, в России были наездами и очень коротко, а когда слушаешь вашу музыку, то сразу понимаешь: это мог написать только русский человек. Почему так?
— Наверное, гены, — подумав, сказал Петров.
— Что вас сейчас соединяет с Россией? Кроме фамилии. Или вы человек мира?
— Нет, мне очень близка родина предков, моя душа — русская.
…На прощанье он сел за рояль и сыграл вальс «Первая любовь», сочиненный им по мотивам одноименной повести Тургенева. Щемящая светлая мелодия. Наверное, чтобы больше у меня не было никаких сомнений в том, какая у него душа.
Образ жизниВенесуэлаЧехия