Содержание:
2 июня исполнилось 70 лет с момента основания Байконура — самого первого и крупнейшего в мире космодрома. Работников и ветеранов отрасли с юбилеем поздравил президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев, заявивший о большом будущем Байконура как международного центра науки, образования и туризма. Кремль опубликовал видеообращение Владимира Путина, который сказал, что Россия продолжит развитие города Байконура и соцподдержку его жителей — и россиян, и казахстанцев. наш сайт разбиралась, какое место космодром Байконур займёт в будущем и что будет, если Россия внезапно свернёт свою деятельность там?
Пространство памяти и власти
Пожалуй, самый личный ответ дал политолог, эксперт по Центральной Азии Аркадий Дубнов. Для него Байконур — не только политический объект, но и точка пересечения большого исторического события с личной биографией. Полёт Юрия Гагарина в космос, ставший вехой в истории человечества, в 12 лет стал для него не просто новостью, а опытом, определившим чувство эпохи.
«Это место сделало меня счастливым в апреле 1961 года. Мы жили под Москвой и, услышав по радио сообщение о старте, решили тут же поехать на Красную площадь. Тогда, как казалось, только там можно было выразить свой восторг. Мама, впрочем, меня не отпустила — ехать 30 км на электричке одному. Но в памяти это осталось как один из самых потрясающих дней. Байконур — это частица утерянного счастья, часть личной судьбы. Я не откажусь от него ни при каких обстоятельствах — будь он советским, российским или казахстанским».
В этом смысле для Дубнова Байконур — скорее символ прошлого, чем проект с будущим:
«Суждено ли Байконуру обрести новое развитие? У меня нет ответа. Боюсь, что скорее нет, чем да. Потому что после распада Союза Москва, лишившись контроля над этим местом с точки зрения государственного суверенитета и независимости Казахстана, не могла себе позволить продолжать делать ставку на него как на главный космодром страны. Поэтому и строился Плесецк на севере России, а на Дальнем Востоке — Восточный. Это достаточно понятная государственная политика, в которой, конечно, Байконуру оставалось очень мало места и внимания», считает Дубнов.
Эту точку зрения дополняет эксперт отрасли — издатель и главный редактор журнала «Космические исследования и технологии» Нурлан Аселкан, который вспоминает, как впервые оказался на Байконуре в 1994 году — и как с тех пор изменилось его восприятие.
«Для меня Байконур — это удивительное место, где реализовались все те космические грёзы, которые были навеяны мне техническими журналами и фантастической литературой моего детства. Первый раз на Байконуре мне довелось побывать в 1994 году. Нечего и говорить, что это было незабываемо. Интересно было всё: и объекты, и люди, и улицы города. Сама атмосфера.
Конечно, в значительной степени Байконур — это символ ушедшей эпохи. Эпохи грандиозных достижений в космосе, когда была единая страна. Но прошлого не вернёшь. И в существующем формате космодром, к сожалению, обречён.
Может ли быть у него второе дыхание? Да, это реально. Возьмёмся ли мы за это — другой вопрос, но такая возможность у Байконура, безусловно, есть».
Космос ожиданий
Космодром — это готовая инфраструктура, но с устаревшей моделью управления. Так скептически оценивает перспективы Нурлан Аселкан.
«Что касается значимости Байконура для РФ, то в прошлом он был „незаменим“, сейчас „от него трудно отказаться“, а в обозримом будущем — „почему бы и не уйти на свои космодромы“. Исходя из этого, нужно понимать: для сохранения Байконура как активного полигона требуется менять формат.
Очевидно, что прекращение международных программ подвело черту относительному благополучию космодрома. Следовательно, возвращение на мировой рынок — это магистральный путь к возрождению Байконура. Будут ли этим сейчас заниматься (вернее — смогут ли) россияне? Ответ ясен: нет. Так что вся эта многотрудная деятельность должна лечь на нас, на Казахстан.
Кроме того, на космодроме, видимо, будут реализовываться и собственно казахстанские программы — скромные по масштабам поначалу. Вот и всё. Других версий возрождения космодрома у меня для вас нет».
При этом Нурлан подчёркивает: несмотря на сложную конструкцию, конфликтов между сторонами де-факто не было:
«Собственно, никакого конфликта нет — да и не было его никогда. Определённые споры и разногласия, вызванные авариями ракет-носителей, точнее — определением суммы компенсаций, не портили общей картины.
Существует консенсус: российская сторона содержит город и космодром, платит арендную плату и осуществляет свою пусковую программу так, как считает нужным. Казахстанская сторона избавлена от забот по обеспечению города и поиску применения объектам космодрома, получает арендные платежи в бюджет — и, как говорится, горя не знает».
Такой вариант сосуществования Аселкан считает вполне пригодным для обеих сторон:
«Можно считать, что он устраивает и жителей города. Вот проведите сейчас опрос: поддерживаете ли вы продолжение космической программы России на базе аренды космодрома и города? Думаю, более 90 % горожан ответят положительно. Потому что российская администрация города — это понятный и привычный элемент ландшафта.
У неё есть свои нерешённые вопросы, существуют порой непреодолимые трудности в приватизации жилья, налогообложении, предпринимательской деятельности. Тем не менее, эта структура работает и обеспечивает жизнедеятельность. А что будет, когда придут суверенные казахстанские власти? Для многих, и для меня тоже, это большой знак вопроса. Потому как были примеры.
Говоря, кстати, о большой политике и большой морали, считаю, что Россия и Украина имеют историческое право на присутствие в Байконуре — по их вкладу в него. Будь сегодня довоенное время — этот принцип в том или ином виде реализовывался бы. Но увы…»
Вспоминая 90-е, Аселкан напоминает, что у Казахстана был шанс предложить миру другую формулу будущего Байконура — как международного проекта:
«Речь шла о международном консорциуме на основе Устава ООН — с гарантией равного доступа всех стран к запускам мирных миссий, без военного назначения. Казахстанская сторона была готова продвигать проект на высшем уровне — вплоть до личных переговоров Нурсултана Назарбаева с лидерами стран Юго-Восточной Азии».
По мнению политолога Аркадия Дубнова, эти усилия сегодня выглядят как неосуществившийся замысел — слишком утопичный для тех обстоятельств:
«Сегодня — это уже история. Несбывшихся проектов и мечтаний. Если взглянуть на реалии, мы видим, что такое ООН. Это не та структура, которая могла бы взять на себя роль индустриального космического центра будущего. О чём тут говорить? Она не справляется даже с простыми гуманитарными задачами».
Дубнов делает обобщение, в котором космос — уже не сфера надежд, а отражение общечеловеческого разочарования:
«В сегодняшнем малогуманном мире места для по-настоящему человеческих, интеллектуальных исканий остаётся немного. Если не считать грёз о влиянии искусственного интеллекта, мечты об освоении дальнего космоса перестали быть актуальными. Это дорого и непонятно — зачем.
Нам бы обустроить нашу несчастную матушку-Землю, которая содрогается от взаимной ненависти живущих на ней людей. Поэтому я не вижу, что в ближайшее десятилетие космос может стать концентрацией лучшего человеческого потенциала».
Именно с этой перспективы Дубнов формулирует заключение — грустное, но трезвое:
«В условиях реально идущей войны в Европе строить какие-то планы космического масштаба — это маниловщина. Мир должен сначала принять итоги этой войны. Переформулировать своё отношение к России. Это будет очень драматическая история.
В этой ситуации ожидать, что Россия каким-то образом будет вкладывать средства в мечтания о Байконуре — я не представляю. Серьёзного инновационного будущего у этой территории, которая по своим масштабам могла бы стать отдельной республикой, я пока не вижу.
Рассчитывать на Турцию или даже Арабские Эмираты — в условиях нынешней напряжённости вокруг России, чтобы у неё под боком кто-то усиливался за счёт её вложения, так сказать, ребёнка, которого она „родила“ в своё время, — что в Москве это воспримут снисходительно или даже сострадательно? Я не представляю».
Байтерек: от сотрудничества к пересборке
Одним из сценариев будущего развития Байконура Нурлан Аселкан называет казахстанско-российский проект «Байтерек»:
«Россия создаёт ракету, статус запускающего государства остаётся за ней. Казахстан финансирует и осуществляет строительство ряда объектов наземной космической инфраструктуры. Теоретически после начала успешных пусков стороны делят доходы».
Однако, как он отмечает, проект с самого начала оказался заложником завышенных ожиданий и затянувшихся решений:
«В далёком 2004-м году всё выглядело осуществимым. Вовсю летали „Протоны“, зарабатывая на коммерческих пусках серьёзные деньги. Оставалось только пересадить эти коммерческие заказы на новую экологически чистую ракету. Но не справилась Россия, „Ангара“ уже многократно переделывалась и до сих пор не вышла из фазы лётно-конструкторских испытаний. Нынешний же „Союз-5“ по кусочкам (первая ступень) только вышел на предварительные испытания».
Взаимозависимость двух стран, усилившаяся за два десятилетия, оказалась не только опорой, но и ограничением:
«Не справился и Казахстан, он стал заложником бесконечного откладывания проекта и надолго отказался от самостоятельной разработки космических и ракетных технологий, полагая, что они будут принесены нам на блюдечке с голубой каёмочкой. А потом случилась конфронтация, а затем и вовсе война. И международные заказы ушли из Байконура. Понятно, что российская ракета, ещё не родившись, уже отягощена многочисленными санкциями. Пока больше о проекте „Байтерек“ сказать нечего», — указывает Аселкан.
На этом фоне важно учитывать масштаб действующего российского участия, говорит казахстанский политолог Эдуард Полетаев.
«Если посчитать: 115 млн долларов ежегодно (столько Россия платит Казахстану за аренду Байконура — прим. ред.), то за Байконур было получено около 3,5 млрд. Вкладываются деньги в инфраструктуру, в зарплаты. Статус города федерального значения — как у Москвы — имеет стратегическое значение для российско-казахстанских отношений. Космодром заточен под российские запуски: и техника, и люди. Это не магазин пересдать в аренду»,говорит Полетаев.
Договор обеспечивает стабильность на годы вперёд:
«Что касается России — никуда в ближайшую четверть века она не уйдёт, потому что есть договорные обязательства, которые необходимо соблюдать. В принципе, Россия этим и занимается. Я бы не стал переживать, что из-за геополитических сложностей Байконур как-то изменит свой статус или его влияние уменьшится».
Но будущее Байконура складывается не только из стартов и соглашений. Его пульс — в упрямых цифрах:
«Когда-то в городе жило под 100 тысяч человек. Сейчас — меньше 60 тысяч. Порядка полутора-двух тысяч каждый год уезжают. Таким образом, большая часть жителей — уже казахстанцы. Хотя администрация города по-прежнему российская, есть специальный представитель президента Казахстана. Посмотрим, как будет отмечен праздник. Кто приедет в этот день — только ли ветераны, или приедут и высокие политические фигуры? Важно, чтобы юбилей был не только данью памяти и уважения. Хорошо было бы, чтобы он стал шагом к новому этапу сотрудничества»,считает эксперт.
Поздравления байконурцам по случаю 70-летия комплекса прозвучали на самом высоком уровне: президенты Казахстана и России направили свои обращения из резиденций в Акорде и Кремле.
А утром в городе началась официальная часть праздника. Под звучание гимнов двух стран в парке Шубникова торжественно открыли музей под открытым небом. В церемонии приняли участие глава администрации Константин Бусыгин, спецпредставитель президента РК Кайрат Нуртай, гендиректор «Роскосмоса» Дмитрий Баканов и депутат Госдумы РФ Денис Кравченко. Во время открытия Дмитрий Баканов заложил капсулу времени с посланием будущим поколениям.
Поздравить город приехали и ветераны Байконура — впервые за многие годы они собрались вместе, чтобы вспомнить общее прошлое. Новый музей в парке имени Шубникова — это коллективный памятник конструкторам, строителям, испытателям — всем, кто стоял у истоков великой космической эпохи. Поколениям тружеников, которые в тяжелейших условиях создавали космодром и обеспечивали его работу на протяжении семи десятилетий. После открытия гости прошли к братской могиле. Преклонили головы в знак памяти о погибших ракетчиках, которые своей жизнью прославили и советскую страну, и родной Казахстан. Этот жест напоминал: за каждым полётом — подвиг и цена.
Вечером к празднованию на стадионе «Десятилетие» присоединились первый заместитель премьер-министра РК Роман Скляр, глава АО СП «Байтерек», космонавт Айдын Аимбетов, министр цифрового развития, инноваций и аэрокосмической промышленности Жаслан Мадиев, его заместитель Малик Олжабеков, аким Кызылординской области Нурлыбек Налибаев, глава города Краснознаменска Владимир Пирогов и другие официальные лица. Всё это подчёркивает: Байконур остаётся в центре как региональной, так и государственной повестки.
Этот день стал кульминацией усилий, к которым байконурцы шли не один месяц: приводили в порядок улицы, красили фасады, репетировали. В последние дни работа кипела с рассвета до темноты — каждый вложил своё, чтобы юбилей стал не просто датой в календаре, а настоящим праздником, достойным Байконура.
Идентичность и имидж
Пусть и не всегда осознанно, Байконур стал частью культурного кода. Его имя звучит в топонимике казахстанских городов: в Алматы — станция метро, в Астане — целый район. А на борту одной из отечественных авиакомпаний пассажирам показывают инструктаж в стиле ракетного старта — трогательная попытка напомнить, что и мы к звёздам причастны.
Но приглядимся: улица Космонавтов в Алматы исчезла незаметно, почти буднично. А 12 апреля, День космонавтики, растворился в Дне науки. На этом фоне особенно бросается в глаза, что в мире до сих пор устанавливают памятники Юрию Гагарину — как символу предела, который человек однажды превзошёл. В Казахстане же монументы первому космонавту встретишь только в Байконуре и Караганде. Потому что здесь космос — не метафора, а часть личной памяти, семейной биографии. Для большинства же казахстанцев Байконур остаётся фрагментом прошлого. Это кратко подмечает и политический обозреватель Газиз Абишев.
«Сейчас идентичность определяют пассионарные волны. Они не сильно вовлечены в идею величия Байконура. Поэтому, конечно, предстоит ещё трезвое переосмысление в предстоящие десятилетия».
А вот Эдуард Полетаев уверен: значение Байконура далеко не исчерпано — напротив, как капитал он продолжает работать:
«Казахстан всегда позиционировал себя как место отправки первого человека в космос. Он заинтересован, чтобы получать бонусы с развитием туризма. Есть практическое значение для развития экономики. Уникальность ещё и в том, что в мировой практике нет опыта аренды одним государством части территории другого — в формате и города, и космодрома. Более шести тысяч квадратных километров, в среднем в 10 раз больше Алматы».
Он отмечает, что даже бытовые инвестиции — от газа до благоустройства — создают задел для автономии. Планы на 2025 год: республика инвестирует в «Байтерек» более 60 млрд тенге.
Параллельно идут ремонты: почти 15 млрд на объездную дорогу у города, 94 км водопроводных и 85 км канализационных сетей. Строится физкультурно-оздоровительный комплекс к 70-летию космодрома. Всё это — не о ракетах, а о заботе. О том, чтобы в этом городе хотелось жить.
А что с будущим моногорода? Газиз Абишев относится к идее собственной космической программы с осторожным скепсисом:
«Конечно, космическая программа — это хорошо, и многие страны, включая Индию, Израиль, не говоря уже о лидерах вроде Китая, Японии, Франции и США — инвестируют. Вопрос в том, по плечу ли нам это? Есть у нас необходимая индустриальная, научная, кадровая база? Этого всего нет».
И продолжает, уточняя:
«Забрасывать всё это деньгами — у нас и денег сейчас нет. Даже если бы мы могли, напрягшись, начать запускать в космос ракеты. Сможем ли мы выжать из этого всё, что нам нужно? Я так не думаю. Нужно подождать и развиваться в других направлениях — искусственном интеллекте, нанотехнологиях, биотехнологиях. И затем, возможно, благодаря лидерам, когда космос станет дешевле, мы сможем. Стоит нарастить мышцы, жир, прежде чем замахиваться на суверенный космос».
Но за это время разговор о судьбе космодрома успел выйти за пределы экспертной среды. Необходимость пересмотра стратегии прозвучала уже в парламенте. Сенатор Андрей Лукин в своём депутатском запросе предложил развивать национальные спутники, лёгкие ракеты и кадровый потенциал. Это не мечтания. У Лукина за плечами опыт работы в структурах, отвечавших за внутреннюю политику и экономическую безопасность. А значит, речь может идти о подготовке к институциональному повороту.
На случай перемен
Пока звучат заверения, что Россия с Байконура никуда не уходит, происходят вещи, которые трудно не заметить. Историческая площадка — «Гагаринский старт» — передана Казахстану. Говорят о сентябрьском форуме «Дни Космоса в Казахстане», где собираются презентовать идею нового космодрома — на возвращённых под юрисдикцию РК территориях, до трети всей площади Байконура. План — допуск зарубежных операторов. Всё это — как сигналы: не начался ли тихий пересмотр формата? Если да, Газиз Абишев советует смотреть вперёд — с холодной головой:
«Нужно дать утихнуть эхо российского присутствия и проводить довольно-таки жёсткие переговоры. Потому что готовая инфраструктура, откуда можно запускать ракеты — в стабильной политической ситуации — может быть интересна. Но всё-таки взять передышку в несколько лет и после этого выторговать наилучшие условия. Спешить не нужно».
Эксперт отрасли Нурлан Аселкан напоминает, что даже при стабильности нельзя исключать резких поворотов. Опоздание может стоить маршрута:
«Полный переход Байконура под контроль Казахстана вероятен, если случится резкий, лавинообразный уход России с космодрома. Помнится, несколько лет назад мы советовали нашему Аэрокосмическому комитету разработать аварийный сценарий на этот счёт. Такое развитие событий, безусловно, нанесёт тяжёлый удар по Байконуру. Возможно, смертельный. Поскольку казахстанские власти будут думать прежде всего о минимальном выживании городского населения, не более».
Но и здесь есть пространство для манёвра:
«Думаю мало бы кто возражал, если бы Россия продолжала пуски носителей „Союз-2“ с 31-й площадки и сейчас, и в перспективе. Никому бы они не мешали. Оптимизировать подобный сценарий помогло бы разделение территории и объектов космодрома на, условно говоря, российскую часть и на сегмент, где осуществлялись казахстанские программы и работали возможные международные операторы в правовом пространстве РК или (а вдруг?) международного космопорта. Надеюсь, сегодняшняя ситуация на космодроме эволюционирует именно в этом направлении».
Байконур — место, где мечты отливались в металл, а фантастика становилась профессией. Все, кем мы вправе гордиться в истории отечественной космонавтики, — Марс Рафиков, Владимир Шаталов, Владимир Джанибеков, Тохтар Аубакиров, Талгат Мусабаев, Айдын Аимбетов, Мухтар Аймаханов, Олег Кононенко и многие другие — для каждого из них Байконур стал первым рубежом пути к звёздам. Здесь, на казахстанской земле, советский народ совершил то, что мир считал немыслимым.
70 лет — не просто юбилей. Это момент, когда история и выбор смотрят друг другу в лицо: остаться как мемориал ушедшей эпохе или вновь стать стартовой площадкой для амбиций. И если однажды к великому списку достижений добавится ещё одно имя, пусть оно станет отражением нашей общей веры в город. Усилий тех, кто живёт здесь. Тех, в чьих руках курс государств. Байконур родился из дерзости — и лишь отвага может вдохнуть в него новую жизнь.